— Моя интуиция, сэр Эко? Разве вы сами ничего не чувствуете? — голос послушника звучал с какой-то мрачной торжественностью. Вообще-то, от плохих предчувствий у него уже мурашки шли под кожей, но на этот раз интуитивное знание было сформулировать сложнее.
«Давай, студент, сосредоточься. Куманский яд, куманский контрабандист из графства Шимара, запрещенная ступень, углы…»
От повторения раз за радом этой нехитрой мантры подростка замутило. Один за другим пронеслись перед глазами образы: громада иностранного корабля в вечерних сумерках, собственные руки, принимающие проклятый чехол из рук помощника капитана, сэр Эко в лихорадке — но все это лишь наваждения в зеркале наблюдателя, принадлежащего одному из далеких миров; пьяное лицо матроса и фляжка с бальзамом Кахара, ворона на мачте и страшные алые птицы с тонкими острыми клювами, такие неестественные на белом шелковом небе, словно нарисованные; они как кровь на светлой шерстяной ткани орденского лоохи, капли которой срываются вниз, в темноту... на самом дне — цветные камни мостовой родного города. А потом все это слилось в одно яркое живое пятно, в котором не различишь уже, где что…
Мари схватился за горло, сглотнул горькую слюну, словно это помогло бы подавить спазм. Молчал он минуты две, моргая редко, но надолго прикрывая глаза; с лица побледнел сначала, а потом и вовсе позеленел.
— Ничего не понимаю! — прошептал наконец мальчишка и облизал пересохшие губы. — И понимать не хочу… Давайте уйдем отсюда. Куда-нибудь. И не спрашивайте, зачем — я знаю, это важно, но не знаю почему. Только скорее!
Он протянул руку и с отчаянием вцепился в рукав наставника, как в спасительную соломинку.

Отредактировано Мари Ёлка (2012-04-14 18:14:36)

Все-то-же-радио:

И где они, дырку над ними в небе?
Потомок скархлов раздраженно вертел головой, высунувшись из проходного двора.
Ладно. Еще несколько улиц погоды не сделают…

***

Впоследствии Мари сам не понимал, как ему удавалось сохранять равновесие в таком состоянии, да еще и ногами передвигать. Оказавшись в переулке, он бессильно облокотился о ближайшую стену и уставился в землю, потихоньку сползая вниз.
— Ты… в порядке? — встревоженный голос, откуда-то извне. Парень мысленно отмахнулся от него и закрыл глаза. В темноте под закрытыми веками ожидала своей минуты новая порция провидческих картин — о том, как все могло бы кончиться, если бы не…

Вот Ворон успевает вовремя. В руках у него — рогатка-бабум; всего один глаз, но промазать — невозможно.
Они не успевают ничего почувствовать или сообразить. Выстрел, толчок — прямого попадания в голову не выдержит никто, будь он хоть тысячу раз великим магом. Хрупкие нервы провидца не выдерживают тоже: Светлую половину души он утрачивает так же быстро, как хлещет кровь на серые камни. Красные птицы стаями летят к месту трагедии — сегодня у них будет знатный пир…
Худое лицо подростка исказилось в гримасе ужасной скорби. К сладковатому его дыханию примешался запах безумия. Слабый, но перепутать ни с чем невозможно.
На этот раз он почувствовал, сделал один шаг. Один шаг — и он чуть ли не стал последним. Рука сочувствующего Ворона дрогнула: он оставил возможность спастись, но сам распростился с жизнью. Красная кровь и полынная горечь вины. И опять это коварное «бардо», шансы пятьдесят на пятьдесят.
Тревожный аромат улетучивается, но дышит послушник тяжелее, как будто в лихорадке.
Нет — вот он, выстрел, прозвучал, но снаряд пролетел мимо.
Или не прозвучал? И это Ворон на самом деле стоит у стены узкого переулка, под пристальным взглядом магистра Йуггари, но не встревоженным, а ядовитым, враждебным?
Кто знает.
Наконец Ёлка открыл глаза. Моргнул несколько раз, прислушался к ощущениям. Хорошо. Хоть и сердце сейчас ребра перерастет, так сильно долбится — тем лучше. Значит, живой.
— Теперь в порядке, — слабо, но бодро оповестил он.

— Нет, — Мари слабо качнул головой. — С тем, кто кому и сколько должен, давайте потом разберемся. А сейчас лучше заняться тем, чем надо. Вы же понимаете!
С этими словами он снял десницу магистра с собственного лба.
— А мне сейчас не так уж плохо. По крайней мере, до Иафаха доберусь без проблем… а в остальном все равно проку от меня не будет.
Сейчас в ретроспективе послушник понимал, что личной его заслуги в спасении сэра Эко было не так уж и много. Оказался в нужном месте в нужное время, услышал то, что нужно — это все интуиция, природное чутье, особого ума не надо. В перспективе пожинать плоды своих эфемерных усилий он не собирался, но как это объяснишь?

— Ладно, — прошептал Мари в никуда и улыбнулся, рассеянно и мечтательно. Он не сомневался, что теперь все кончится.
А тебе, студент, не помешало бы подлечить нервы, — напомнил о своем наличии Здравый Смысл, — такой дерганый, смотреть больно.
Ага. Какой у нас самый быстрый и действенный способ?
И прежде чем отправиться к надежным стенам Иафаха, подросток уладил в городе еще одно дело. Но об этом магистр узнал намного позднее…

Ворон не думал, нет — ноги сами несли его в нужном направлении. Словно кто-то неизвестный тащил его за ниточку к месту встречи, которое, как известно, никак не изменить.
— Давай, выходи, подлый трус! — он и сам не знал, кому эти слова по-настоящему предназначались: могущественной жертве или существу, которое все недавнее время прикрывалось его грудью.
Сложно сказать, кто кого на самом деле нашел.  Но факт оставался фактом — вот он, несостоявшийся убийца, метрах в ста от Старшего Магистра: тощий, со всклоченными чернильного цвета волосами — совсем мальчишка, если сравнивать, чуть больше полутора сотен лет ему. Тюрбана на нем нет, но левый глаз перемотан ветошью, которая, судя по всему,  ранее была куском дорогой ткани; правый, небесно-голубой, смотрит с какой-то отчаянной злостью, словно это его самого сейчас будут убивать на глазах многотысячной публики. Но без страха. Негде возникнуть страху на самом пике душевного разлома.

Одноглазый еще какое-то время мрачно разглядывал Эко, и ни один мускул не дернулся в его напряженном теле. До тех пор, пока магистр не пошел в атаку.
Не так уж много в мире людей, чей смех звучит приятно. Ворон этим редким даром обладал, в чем его оппоненту удалось довольно быстро убедиться. Он поднял тонкие руки к небу, заливаясь смехом, и вдруг рассыпался на две дюжины крупных чёрных птиц. Поток серебристого пламени не принес им вреда. Несколько этих тварей метнулись к сэру Йуггари с намерением разорвать на куски, остальные к громким карканьем закружили над площадью.

Отредактировано Мари Ёлка (2012-04-17 18:08:16)

Вороны умирали быстро. Падали на цветные камни и лежали там некоторое время, пораженные, а после рассыпались песком и оживали вновь. Но на обычных птиц они похожи больше не были: сгустки живой, осязаемой тьмы, словно чернильные кляксы-силуэты на живом полотне реальности, они все время неуловимо меняли форму и оставляли за собой следы голубоватого пламени — такого же, каким горели их глаза. И убить этих тварей было не так-то просто!
Парочка из них уже прицелилась к жертве: одна спикировала под ноги, чтобы своим немалым весом сбить магистра с ног, другая — к голове, намереваясь схватить за волосы. И остальные были тут как тут: одного их крика, пожалуй, было бы достаточно, чтобы у неподготовленного человека началась мигрень.

От птичьего крика звенел воздух. Ворон сводил с ума запах крови, они чуяли волны раздражения, что исходили от находящегося в невыгодном положении магистра. Они понимали, что удача сейчас — наконец-то! — им сопутствует. И невольный преступник не видел причин дальше испытывать терпение этой капризной леди.
Перемещения птиц вовсе не были хаотическими. Пока пернатые отвлекали Эко, их теневые товарищи собирались в стаю; но одна живая среди них была. Укрываясь от ледяных стрел под тёмными крыльями, юркая ворона скользнула к жертве…
— Попался! — прошелестел торжествующий голос над ухом. Тонкая, но крепкая рука перехватила мужчину за пояс, другая, с длинными нестриженными ногтями, потянулась к горлу.
Одноглазый был выше больше чем на полголовы, от его дыхания — казалось, парень несколько недель питался перечной мятой и запивал чистым спиртом — жгло свежие царапины, прижимал он к себе Йуггари чуть ли не до хруста в костях, но внушительности это ему не добавляло — ни разу! Черные птицы куда-то запропастились, а с ними и улетучилось жуткое ощущение смертельной опасности.
В этот момент Ворону убивать не хотелось. Но он с холодом в сердце осознавал — стоит лишь кукольнику дернуть за ниточку, как пальцы его собственные сомкнутся на шее невиновного магистра Семилистника… если к тому моменту шимарец еще будет жив.

Отредактировано Мари Ёлка (2012-04-20 00:19:08)

Ворон на секунду замешкался. Но удивила его не столько спокойная реакция магистра, сколько слова.
— Убью, — задумчиво ответил он таким тоном, словно отвечал перед профессором хорошо знакомый, но до крайности нудный материал. Открыл было рот, чтобы добавить что-то еще, но получил каблуком под колено, сдавленно вскрикнул и обмяк, созерцая цветные пятна перед глазами. Низкий болевой порог — крайне опасная штука для человека, который идет на физический контакт со своим врагом.

Некоторое время одноглазый лежал, не подавая признаков сознания, и осоловело пялился в потолок. Он не понимал, жив ли еще или уже мертв — и поэтому в лишнем кипише не видел смысла. Он вообще не видел ни-че-го, только размытые цветные пятна…
— Значит, знает, — горько заключил Ворон вслух, потому что места этой мысли в голове не оставалось. — Все пропало.

Ворон фыркнул и прикрыл единственный глаз.
— Я не понимаю, что такое «порядок». Но отвечу, если будешь задавать вопросы… сколько успею.

Отредактировано Мари Ёлка (2012-04-20 18:04:14)

Одноглазый долго молчал, прежде чем заговорить снова.
— У меня не было выбора…
И начал рассказ. Манера построения предложений у него была довольно странная: словно бы Ворон оперировал некоторым ограниченным набором сентенций, которые прилаживал друг к другу, чтобы получилось связное повествование; так как на многое из того, что он пытался объяснить, словесных заготовок не хватало, иногда молодой мужчина до неприличия скатывался в метафоры.
Парень представился именем Алекто и упомянул, что родители его имели отношение к ныне не существующим Орденам (последнее он констатировал так, словно сам был не слишком уверен — в одном из двух случаев, по крайней мере). До магистра Йуггари ему и дела не было, пока по одному из старых источников информации до парня не дошло, что сей достопочтенный сэр убил его отца. Именно с этого момента в его речах начинался полнейший бред — мол, воспылал чувством благородной мести и решил прикончить своего «добродетеля» во что бы то ни стало, а сразу вслед за этим упомянул, что полученная информация при проверке оказалась заведомо ложной. При этом выражение его лица было скорбным донельзя:
Догадаешься или нет, ну?
Что до отравления, он считал — то было удачное стечение обстоятельств, поспособствовавшее сообразительности незадачливого убийцы. И в самом факте отравления ничего удивительного не было, не так уж редко случаются подобные прецеденты… Вот пробраться на куманский корабль, разыграв целую трагедию перед экипажем, а потом заменить бутылку — это было сложно. Но интересно.
— На этом моя удача и закончилась. Точнее, она уже не имела никакого смысла — к тебе, нет, к тому мальчишке, которого ты вечно таскал с собой, она просто более благосклонна была. Это как в сказках, которые, знаешь, в детстве рассказывают — есть обычно такой специальный парень, который отвечает за Добро и Справедливость, и пока всякие злодеи огребают, почем свет стоит, он обычно сидит и ни хрена не делает — потому что нечего хороших обижать, а кто не слушается, тот пусть получит по темечку. Казалось бы, в жизни такого быть не должно, а тут вдруг сработало.

Отредактировано Мари Ёлка (2012-04-21 01:23:07)

— Знаю, — на удивление покладисто и радостно согласился Алекто. — Но ты дурак ничуть не меньший, если до сих пор не догадался, что все, что я говорю — чистая правда…
И тут он вдруг странно выгнулся, перевернулся набок и закашлялся, схватившись за живот. Вместе с глухими хрипами из его легких выходили капли крови, которою он быстро испачкал пол кабинета.
— И потому что ты дурак, — кашель, — потому что ты дурак, больше ничего от меня не узнаешь…